isteria. jaspers-romila

KARL JASPERS:

"История истерии

 

У истерии есть своя история. Кульминационные формы наиболее драматичных проявлений — таких, как припадки, изменения сознания (сомнамбулизм), театральные выходки, — остались в прошлом. Феноменология истерии меняется в зависимости от ситуации и общепринятых воззрений. Яркие в своем роде феномены, подробно описанные в прошлом веке Шарко и исследователями его школы (которые тем самым невольно способствовали популяризации и количественному росту таких феноменов), в настоящее время встречаются редко. Именно в XIX в. была признана исторически важная роль истерии. Судя по историческим данным, основной феномен сводится к следующему: механизм, который сам по себе постоянен (лишь у очень незначительного числа людей он находит свое проявление в форме болезни или особого рода способности к истерии), используется в интересах различных идеологических движений и мировоззренческих установок, ради достижения определенных целей. Поэтому всякий раз, исследуя явления, имевшие место в тот или иной период времени, мы видим в их совокупности нечто существенно большее, чем просто истерию. Среди исторически значимых болезненных явлений истерия играет ведущую роль; наряду с ней определенное значение имеет шизофрения, а также некоторые иные расстройства. В данной связи заслуживают внимания все исторические данные о том, что принято было считать суевериями и магией, чудесами или колдовством: об одержимости злыми духами, о психических эпидемиях, об охоте за ведьмами, оргиастических культах, спиритизме.

 

1. Одержимость злыми духами. Представление о том, что духи (демоны и ангелы, черти и боги) могут вселяться в людей и управлять ими, свойственно всем временам и народам. Воздействием демонов объясняются как соматические, так и — тем более — психические заболевания. Особенно это относится к таким психическим расстройствам, когда человек оставляет впечатление превратившегося в кого-то совершенно иного, когда его голос и повадки, выражение лица и содержание речи вдруг меняются до неузнаваемости, и все эти изменения исчезают так же внезапно, как и появились. Об «одержимости» в более узком и истинном смысле мы говорим тогда, когда сам больной переживает расщепление своего существа на две личности, два «Я», которым соответствуют два разнородных типа чувствования (см. выше, главку «в» §7 главы 1). Далее, «одержимостью» считается также переживание чуждых личностей, которые являются больному в галлюцинациях и говорят с ним голосом и жестами; к этому же разряду относятся некоторые навязчивые феномены. Конечно, представление об «одержимости» само по себе весьма примитивно; стоящая за ним реальность отнюдь не однородна. В частности, состояния одержимости с измененным сознанием (именно таков феномен сомнамбулизма) совершенно не похожи на состояния, при которых сознание остается ясным. Первые обычно носят истерический, тогда как вторые — шизофренический характер.

 

2. Психические эпидемии. Феномены этого рода, получившие столь широкое распространение в средние века, уже давно служат предметом заинтересованного внимания. Судя по всему, в более поздние времена в нашем культурном пространстве идентичных явлений не бывало. Средневековые психические эпидемии сопоставимы только с феноменами, встречающимися по всему миру среди первобытных народов, которые подвержены психическим эпидемиям в силу своей высокой внушаемости. Во время детских крестовых походов тысячи детей (как утверждается, вплоть до 30000) собирались вместе и шли по направлению к Святой Земле, движимые страстью, которую ничто не могло остановить; они покидали дома и родителей только ради того, чтобы очень скоро и бесславно погибнуть.

После Великой Чумы XIV в. в разных местах Европы вспыхивали эпидемии так называемого танцевального бешенства (Tanzwut; это явление известно также под названием «тарантизм»), почти мгновенно поражавшие великие множества людей (впрочем, аналогичные явления, пусть в меньших масштабах, происходили и в другие времена). Это были состояния возбуждения с припадками, оргиастическими танцами, галлюцинаторными переживаниями сценоподобного характера; за ними всякий раз следовала частичная или полная амнезия. Иногда танцующие яростно барабанили себя по телу; прекратить это можно было, только связав их.

 

Позднее, в XVI и XVII вв., широкое распространение получили эпидемии в женских монастырях: многие монахини вдруг оказывались одержимы бесами, и процесс изгнания последних всякий раз проходил в высшей степени драматично, поскольку изгнанные бесы имели обыкновение возвращаться. Когда епископ приказывал изолировать монахинь и держать их под домашним арестом, эпидемии мгновенно прекращались; публичные же процессы изгнания дьявола священником только способствовали быстрому распространению «заразы». Все эти эпидемии, исходя из описанных симптомов, удается отождествить с истерическими проявлениями; их содержание всякий раз определяется соответствующей средой и преобладающими установками. Но почему такие эпидемии происходили именно тогда? Почему они не свойственны иным историческим эпохам, в том числе и нашей? Среди исследователей утвердилось мнение, что такие эпидемии, пусть в значительно меньших масштабах, случаются и сегодня. Они пресекаются в зародыше и не получают распространения потому, что не имеют поддержки в виде соответствующим образом ориентированных ожиданий, а также в виде преданной веры или суеверного страха больших масс людей. В кругах приверженцев спиритизма истерические феномены распространены достаточно широко; но рационалистически настроенная современная публика только смеется над подобными «суевериями» и презирает их. Можно предположить, что присущие определенным историческим эпохам типы переживаний и религиозные воззрения, обусловливая специфику некоторых влечений и целей, запускают в движение механизмы, которые иначе так и оставались бы в латентном состоянии. В итоге механизмы, о которых идет речь, становятся действенным инструментом на службе определенных культурных групп; при других же обстоятельствах они оценивались бы не иначе, как болезненные и спорадические феномены.

 

3. Охота на ведьм. Кошмар охоты на ведьм воцарился в Европе на исходе средневековья и продолжался три века подряд. В мире, где царил страх, где католическая и протестантская церкви проводили политику искоренения ересей, где садистские импульсы были весьма действенны, древние представления обрели непонятное для нас могущество. Проведение процессов, под которыми явно не было никаких рациональных оснований, стало возможно только в условиях господства реалий из области истерии и внушения. Во все времена существовали (и продолжают существовать) люди, сохраняющие трезвый взгляд на мир, несмотря на давление воцарившихся в их среде бредовых идей: ведь «дух времени» не может навязать себя всем без исключения!!! Но против массовых феноменов бессильны даже здравомыслящие люди, наделенные сильным характером. Существуют психические механизмы, постоянно готовые к действию; это механизмы внушаемости, истерии и влечения к тому, чтобы страдать самому и причинять страдания другим, к боли и уничтожению ради них самих. Они вполне способны затопить всякое противодействие в ситуациях, когда людьми безраздельно овладевает вера или воля к власти.

 

4. Оргиастические культы. Культовые действа оргиастического характера были известны во все времена и во всех концах земного шара. Несомненно, их объединяет один и тот же психологический механизм. Экстаз врачевателей и шаманов653, неистовство дервишей, оргии дикарей, равно как и дионисийские празднества древних греков654 — все это психологические события одного порядка. Вероятно, тщательный анализ позволил бы осуществить типологическую дифференциацию этого множества; но у нас нет материала для более обоснованных суждений. Нам приходится ограничиться общим представлением об отдельных событиях.

Оргиастические состояния могут служить красноречивой иллюстрацией общего положения, согласно которому чисто психологическое исследование феномена ничего не сообщит нам ни о степени его исторической действенности, ни о той значимости, которая ему некогда приписывалась. Экстатические события одной и той же психологической природы могут, в зависимости от принятой точки зрения, казаться либо глубокими откровениями и свидетельствами человеческой религиозности, либо безразличными, тормозящими, явно болезненными процессами. Аналогично, в других областях одно и то же психологическое событие может быть основой то ли для создания новых духовных ценностей, то ли для «сверхценных идей» наподобие идеи вечного двигателя. В данной связи нельзя не упомянуть великолепную картину «дионисийского опьянения» в «Рождении трагедии» Ницше.

 

5. Спиритизм. В современном мире преобладает безверие, а «бесы» и «ведьмы» перестали быть объектом экзорцизма (процедур «изгнания дьявола») и судебных разбирательств; но соответствующие факты психической жизни, изменив форму, в основе своей сохраняются. Поскольку ныне преобладает научный тип мышления, эти факты перешли в ведение медицины и иногда оцениваются как истерические; одновременно они стали предметом оккультизма, парапсихологии, спиритизма. Все эти лженауки стремятся исследовать сверхъестественные реалии, как если бы те представляли собой нечто вполне естественное. В итоге древние проявления претерпели двойную трансформацию. С одной стороны, они анализируются с научной точки зрения, как психологические факты, — но при этом никому не удается распутать клубок, в котором спонтанные физиологические и психологические события беспорядочно перемешаны с артефактами, обусловленными ситуацией и присутствием наблюдателя. С другой стороны, они приспособились к духу нашего времени и превратились в средство для исследования сверхъестественного мира призраков, демонов, скрытых и отдаленных влияний, ясновидения и пр.

(…)

Культурная среда, преобладающие воззрения и ценности важны постольку, поскольку они способствуют развитию одних разновидностей психических аномалий и предотвращают развитие других. Определенные характерологические типы «соответствуют» времени и друг другу. Сплошь и рядом нервные или истерические личности каким-то образом «находят» друг друга. Про некоторые группы людей вполне можно сказать, что они характеризуются скоплением аномальных и психически больных личностей; таковы, в частности, Иностранный легион, колонии нудистов и вегетарианцев, общества фанатиков здоровья, спиритизма, оккультизма, теософии.Судя по всему, среди приверженцев древнегреческого дионисийского культа было принято взывать к лицам с истерическими данными. Именно такие люди играют роль во всех случаях, когда оргиастический элемент приобретает особую значимость для обширных сообществ. Пациентам наших психиатрических заведений, в отличие от психически больных жителей Явы, присуща склонность к необоснованным самообвинениям; Крепелин объясняет ее особенностями европейской культуры, в которой личная ответственность играет значительно более важную роль."

 

 

A. Romila: 

“Isteria

Adultul isteric, numit de nemti tipul Geltungsucht adicã omul care cautã valoare, a fost denumit de Jaspers omul care cautã sã parã mai mult decât este în realitate. Dar aici nu este vorba de trãsãtura generalã a omului de a vrea sã devinã, de a progresa, ci de a dori sã parã mai mult decât este. Prin urmare infirmierul vrea sã fie sorã, sora doctor, doctorul profesor, profesorul conducãtorul medicinei s.a.m.d. Deci întotdeauna omul nu rãmâne la statutul lui ci lasã o ambiguitate pe care ceilalti o pot interpreta. În felul acesta se pot cãpãta avantaje, importantã si uneori satisfacerea unor interese prin imposturã. Aceastã imposturã înseamnã curaj, obrãznicie, un minim de teatralitate pentru a juca alt rol. Bineînteles cã rolul este întotdeauna mai mare, deci se tinde spre megalo. Totusi existã si poze inverse, de inferiorizare. Dacã te cheamã la ilicit, te duci ultraprost îmbrãcat, despre Opel vorbesti ca despre o rablã etc. Ceea ce l-a izbit pe Bumke era cã istericul este un artificial, un neautentic, atunci femeia care apare drãgutã, simpaticã, sociabilã, politicoasã, atrãgãtoare are ceva afectat, artificial în ton, în toatã  comportarea ei. Bãrbatul pare binecrescut, manierat, educat, dar parcã totusi exagereazã, pare nenatural în felul de a fi. Doctorul Lichter obisnuia sã-mi spunã când eram secundar – uitã-te în ochii lui, sã-i vezi interesul – fiindcã istericul este deajuns sã-l privesti în ochi, sã vezi cã nu este atât de nevrotic pe cât vrea sã parã si nici atât de bolnav si vezi cã urmãreste un interes, un beneficiu material sau moral. Se întelege cã cu aceste trãsãturi, în momentul când face o astenie, o nevrozã realã, o exagerezi în asa fel încât sã parã cea mai gravã boalã sau în orice caz se duc cãtre pensie, pentru cã si aici poti sã exagerezi cu o treaptã mai sus decât este realitatea. Bineînteles cã ei vin pentru a suta oarã la noi pentru cã noi suntem doctorii cei mai buni, nu ca celãlalt care este rãu si neîntelegãtor. El te tine tot timpul cu: ce suflet aveti, pentru ca el sã-si facã interesul. Cu vremea si prin repetarea demonstratiilor lui îti vei da seama cu cine ai de-a face. Vrea sã se confeseze într-un cadru special, dar este ultrabanal în tot ce spune, cu tot ritualul, exagerarea, importanta atunci când stai cu el de vorbã. Trãsãtura lui afectivã este psihoplasticitatea, maxima flexibilitate, lipsa de convingere, exact inversul paranoicului care este rigid. Gândirea lui se conduce dupã o asa-zisã logicã afectivã, care este de fapt si logica copilului, deci este o logicã infantilã, este o prelogicã, o sublogicã, o logicã a plãcerii.

Realitatea este pentru el un aluat care se modeleazã dupã interesele lui. Pentru isteric, absolut tot ce face el este extraordinar, el nu poate suporta adevãrul, povesteste totul în culori extraordinare, de la faptele cele mai banale, cum a venit el cu tramvaiul sau masina. Istericului îi plac micile generozitãti, ziua lui este serbatã de toti, face mici cadouri, numai ceilalti sunt reci, meschini, nu fac niciodatã asemenea gesturi. Reclamã, demonstratia, unde este scandal sau încurcãtura apare si el dacã e nevoie de un martor, sã fie prins de televiziune. E mitoman, minte fãrã rusine, dintre ei se recruteazã marii mincinosi, pot comite lucruri urâte, adicã denunturi false, mãrturii false si tot felul de înscenãri care încurcã de multe ori justitia, adevãrul. Tipul isteric are sau nu are crize (nu e obligatoriu sã facã crizele descrise la nevroza istericã, poate fi doar predispus fãrã sã le facã) în contrast cu paranoiacul nu e mare, ci se dã, se vrea mare, fãrã sã fie. Paranoiacul poate sã parã ultimul jegos, dar din nevoia de secret (si de fapt sã fie cineva). Isterica nu, trebuie sã fie în fatã, sã cadã toti pe jos în jurul ei -“eu o sã cânt Ave Maria!“ -, se bagã în fatã, în primul plan; deci, teatralitate, demonstrativitate, superficialitate. Vrea sã atragã atentia, sã se valorizeze, poate sã se comercializeze. Astea toate induc în eroare. Bãrbatul crede cã asta e cea mai importantã femeie. E o teatralitate cabotinã, a strãzii. E exagerarea inteligentei, a functiei, când de fapt nu e asa. Francezii vorbesc de puterea de seductie a unui tip care funciar e dependent, si care în realitate e frigid (asta e marea tragedie); e un tip de star, dar nu are simturile maturizate cât un om obisnuit. Deci simuleazã cã simte, tipã, si când colo ea cautã psihanalistul, pe care îl înnebuneste. Ce vrea ea de fapt? Vrea sã se ducã la psihanalizã, nimic altceva. Psihanaliza a descris interiorul acesta gol al unei pãpusi, al unei printese. Se dã foarte sensibilã, dar e o sensiblerie, adicã osensibilitate exageratã, falsã. Se dã emotivã, dar de fapt e labilã, una-douã plânge ca sã te înduioseze, sau se plânge la persoana a treia, regreseazã deci cãtre o modalitate infantilã de giugiulire. Admit diferentele uriase de vârstã pentru interes. Femeile sunt sexuale, psihanalistii aratã cã de fapt ele au o nepregãtire, sunt fobice, uscate, strâmte (sunt cele cu utere retroverse, înfundate etc.). Afiseazã o hiperemotivitate în public, se pupã pe unde nu trebuie. Fac din intimitate ceva public. Iubesc la nebunie scandalul, procesul. Isterica este tipul de femeie cu cea mai mare atractivitate, dar care nu simte ci profitã material, cunoscând toate subterfugiile feminine, cele mai mari rafinamente de parfum, cosmetice, toate trucurile pânã la chirurgie esteticã si deci cel putin fata, mâna, piciorul sunt ireprosabile, deci ce se vede. Si tin la corp ca la valoarea maximã, pentru cã prin el cred cã pot obtine valoarea maximã. Se întelege cã de la naturã sunt înclinati cãtre anumite profesii – agent de publicitate, fotomodel, crainicul cu farmece, artist, agent de turism, vânzãtoare în magazinele de lux, secretare si multe alte profesii, desigur cã ele sunt la protocol, unde bineînteles cã nu poate sã fie pusã o urâtã dacã stie engleza.

Existã asocieri cu impulsivitatea, cu tendinte toxifilice, isteroastenii adicã o isterie cu dosar la casa de pensii. Existã isteria care mimeazã distimicul si suicidul teatral demonstrativ, care nu este un suicid propriu-zis, ci un santaj afectiv. Fãrã îndoialã cã poti sã treci peste doza nepericuloasã si sã nu te mai salveze nici Urgenta, dar majoritatea cazurilor sunt salvate pentru cã sunt bine regizate; suicidul acesta poate fi cu repetitie si se ajunge la un moment dat sã spunã vecinii – nu-i nimic, iar s-a sinucis Mme Popescu –adicã demonetizeazã aceastã faptã supremã. Fenomenul isterizãrii a cuprins foarte multe sfere de contact social. Existã în isterizarea actualã un nivel cultural relativ redus, adicã semidoctismul si impostura, o pseudoculturã, habar nu are de muzicã si vorbeste de Bach (snobism), cade în extaz dupã albume de picturã si sunt în stare de orice ca sã le obtinã si dacã te gãsesti prin librãrii esti uimit ce intelectuali avizi avem, se consumã totul cu mare rapiditate. Isteria întretine deci moda si insatisfactia cã nu esti si tu la modã. Fatã de isterie esti demodat mereu. Se poate vorbi de artã si isterie, în care existã un exces de originalitate si sacrificiul tuturor calitãtilor pentru aceastã originalitate. Deci existã isteria la categoria obisnuitã, existã si la intelectuali, în artã, stiintã.”